— Ведь я не поранила твоих чувств, правда?

— Совсем напротив. Я никогда не чувствовал себя лучше. А теперь я вешаю трубку, прежде чем ты их поранишь.

Она разразилась смехом и первая повесила трубку. Я побрился, принял душ и пошел завтракать. Над морем веял утренний ветерок. Несколько маленьких лодок переваливались с боку на бок на волнах, но почти все парусные суда стояли на своих местах, покачивая голыми мачтами.

Я нашел чистенький ресторанчик и сел у окна, чтобы видеть лодки. Когда я смотрел на них, у меня было такое ощущение, что я тоже несусь в открытое море.

Я позавтракал яичницей с ветчиной, картофелем, гренками и кофе, а потом поехал в центр и припарковал машину сразу же за зданием музея.

Мы встретились у главного входа.

— Мы с тобой действуем синхронно, Бетти Джо, — сказал я.

— Да, — отозвалась она, и ее тон говорил о том, что она этим не особенно довольна.

— В чем дело?

— Как раз в том, что ты произнес. В моем имени. Я его ненавижу.

— Почему?

— Потому что оно глупое. Двойные имена всегда звучат как-то по-детски. Впрочем, по отдельности они мне тоже не нравятся. Бетти слишком обыденно, а Джо кажется мне мальчишеским. Но видимо, придется решиться на одно из них. Разве что ты посоветуешь мне что-нибудь получше.

— Может быть, Лью?

Она не улыбнулась:

— Ты шутишь, а я говорю серьезно.

Она и впрямь была серьезной девушкой и более впечатлительной, чем я думал. Я не жалел о том, что переспал с ней, но эта ее черта придала эпизоду некоторую значительность. Впрочем, я надеялся, что она не собирается влюбляться, во всяком случае не в меня, и легонько поцеловал ее.

В дверях зала классической скульптуры показался какой-то молодой человек. У него были светлые, волнистые волосы и широкие плечи. В руке он держал цветную фотографию нарисованного по памяти портрета.

— Бетти Джо!

— Я изменила имя на Бетти, — откликнулась она. — Так и следует ко мне в дальнейшем обращаться.

— Хорошо, Бетти. — Голос молодого человека звучал деловито, но был немного тонок. — Я хотел тебе сообщить, что сличил твою репродукцию с одной из картин Лэшмэна, которые хранятся в подвале.

— Великолепно, Ральф. Ты просто гений. — Она горячо пожала его руку. — Кстати говоря, это мистер Арчер.

— Я не гений, — сказал я. — Но мне приятно с вами познакомиться.

Ральф покраснел:

— В общем-то это было нетрудно. Картина Лэшмэна стояла, прислоненная к стене, на одном из столов в лаборатории. Можно даже сказать, что это она меня нашла, а не я ее. Она бросилась мне в глаза.

— Ральф нашел еще один портрет той же самой блондинки, — пояснила Бетти. — Написанный кем-то другим.

— Я уже догадался. Можно мне посмотреть?

— Разумеется, — сказал Ральф, — Самое главное, что Саймон Лэшмэн, очевидно, сможет вам сказать, кто эта девушка.

— Он живет здесь?

— Нет. В Тусоне. Кажется, в наших документах есть его адрес. Мы купили у него в течение нескольких лет много картин.

— В данную минуту я охотнее всего посмотрел бы на ту, что лежит в подвале.

Ральф повернул ключ в двери, и мы втроем спустились вниз и направились по длинному, без окон, коридору, напоминавшему тюремный. Лаборатория, куда привел нас Ральф, также не имела окон, но была ярко освещена висевшими под потолком лампами дневного света.

На столе стояла картина, на которой была изображена обнаженная женщина. Модель казалась значительно старше, чем на портрете, принадлежавшем Баймейерам. В уголках губ застыло выражение боли. У нее была большая, немного отвислая грудь. Тело уже не излучало прежней уверенности в себе.

Бетти перевела взгляд с грустного лица модели на меня, словно ревнуя к этой женщине.

— Когда была написана эта картина?

— Более двадцати лет назад. Я проверил по каталогу. Кстати говоря, Лэшмэн назвал ее «Пенелопа».

— Ей и впрямь должно быть много лет, — сказала Бетти. — Уже на этой картине она выглядит не слишком молодо.

— Я тоже не мальчик, — заметил я.

Она покраснела и отвела взгляд, словно я ее оттолкнул.

— Почему картина оказалась на столе? — спросил я у Ральфа. — Ведь обычно она хранится не здесь, правда?

— Разумеется, нет. По-видимому, кто-то из работников принес ее из хранилища.

— Сегодня утром?

— Вряд ли. Сегодня до меня здесь никого не было. Я сам открывал дверь.

— А кто спускался вниз вчера?

— Несколько человек. Мы как раз готовим выставку.

— И эта картина должна на ней экспонироваться?

— Нет. Это будет выставка пейзажей южной Калифорнии.

— А Фрэд Джонсон был вчера в подвале?

— Да. Он довольно долго разглядывал картины в запасниках.

— Он вам не говорил, что ему нужно?

— Да нет. Просто сказал, что кое-что разыскивает.

— Он разыскивал как раз это, — неожиданно заметила Бетти.

Она уже перестала ревновать к портрету, если вообще ревновала. Ее щеки раскраснелись от волнения, глаза ярко блестели.

— Я думаю, Фрэд находится уже на пути в Тусон. — Она стиснула кулачки и помахала ими в воздухе, словно рассерженный ребенок. — Если мне удастся уговорить мистера Брэйлсфорда оплатить расходы на поездку…

Я думал то же самое о Баймейерах. Но перед тем как говорить с клиентами, я решил позвонить художнику по фамилии Лэшмэн.

Я набрал номер его телефона в Тусоне и вскоре услышал в трубке недружелюбный хриплый голос:

— Саймон Лэшмэн у телефона.

— Моя фамилия Арчер, я звоню вам из музея в Санта-Тересе. Я веду следствие по делу о похищении картины. Кажется, вы когда-то написали портрет Пенелопы, который является собственностью здешнего музея.

Некоторое время голос в трубке молчал. Наконец он раздался снова, напоминая своим звучанием скрежет старых дверных петель:

— Это было давно. Теперь я пишу лучше. Не пытайтесь меня убедить, что кто-то нашел эту картину достаточно ценной, чтобы украсть.

— Ее и не крали. Но автор похищенной картины писал с той же модели, которая позировала вам для Пенелопы.

— Милдред Мид? Значит, она еще жива и здорова?

— Я надеялся, что вы мне это скажете.

— Мне очень жаль, но я не видел ее уже много лет. Теперь она уже старушка. Все мы стареем. — Его голос зазвучал тише. — Может, она уже и умерла.

— Надеюсь, что нет. Она была красивой женщиной.

— Я всегда считал, что Милдред — самая красивая девушка на всем юго-западе. — Лэшмэн снова заговорил более громким голосом, словно его воодушевила мысль о ее красоте. — А кто написал картину, о которой вы говорите?

— Ее приписывали Ричарду Чентри.

— В самом деле?

— Но не было доказано точно, что именно он ее автор.

— Оно и не удивительно. Я никогда не слышал, чтобы Милдред ему позировала. — Он немного помолчал. — Вы можете описать мне эту картину?

— Обыкновенное ню, выдержанное в довольно живых тонах. Кое-кто утверждает, что в нем заметны следы влияния индейского искусства.

— Это можно сказать о многих картинах Чентри того периода, когда он жил в Аризоне. Но они не представляют особой ценности. Этот портрет действительно хорош?

— Не знаю. Но он несомненно вызвал немалое замешательство.

— Он является собственностью музея?

— Нет. Его купил некий Баймейер.

— Тот воротила медного бизнеса?

— Он самый. Я веду расследование по его поручению.

— Ну и идите к дьяволу! — проговорил Лэшмэн и положил трубку.

Я снова набрал номер.

— Алло? — спросил он. — Кто говорит?

— Арчер. Прошу вас не вешать трубку. Речь идет не только о краже картины. Прошлой ночью в Санта-Тересе убит человек по имени Пол Граймс. Это антиквар, который продал тот портрет Баймейерам. Почти наверняка существует какая-то связь между этой сделкой и убийством.

Лэшмэн довольно долго молчал.

— Кто украл картину? — спросил он наконец.

— Студент факультета искусствоведения Фрэд Джонсон. Думаю, что в настоящий момент он едет с ней в Тусон. И может появиться у вас.