— Ты долго не приходил.

— Я был глуп.

Это я сделала глупость, — возразила она. — Мне не следовало являться сюда одной. Он пригрозил мне револьвером и приказал раздеться. Потом связал и написал мой портрет.

Неоконченный портрет, обращенный к нам, стоял на испачканном красками мольберте. Он напомнил мне картины, которые я видел в течение последних дней в музее, в доме миссис Чентри и в квартире Милдред Мид. Хотя я по-прежнему не мог в это поверить, все указывало на то, что громко скуливший пьянчуга, которого капитан Маккендрик только что арестовал у подножия лестницы, ведущей на чердак, не кто иной, как исчезнувший художник Чентри.

Ожидая, пока Бетти оденется, я обыскал чердак, обнаружив другие картины, большей частью женские портреты в разных стадиях законченности. И в завершение своих поисков обнаружил под старым матрасом завернутый в кусок джутового мешка написанный по памяти портрет Милдред Мид, который я разыскивал по поручению Джека Баймейера. Там же я нашел и связку ключей, подтвердившую мои подозрения относительно того, что Джонсон не был полностью лишен свободы передвижения.

Когда я нес картину вниз, мне повстречался Фрэд, стоявший внизу.

— Где твой отец?

— Если вы имеете в виду Джерарда, то капитан Маккендрик отвел его вниз. Но кажется, он не мой отец.

— Кто же он?

— Это-то я и хотел узнать. Я взял… позаимствовал картину из дома Баймейеров, потому что подозревал, что ее написал Джерард. Я хотел определить возраст этой картины и сравнить ее с находящимися в музее работами Чентри.

— Значит, ее все же украли не из музея?

— Нет, сэр. Я солгал. Это он ее взял. Она исчезла из моей комнаты в тот же день. Я уже тогда подозревал, что ее написал Джерард.

А потом начал догадываться, что он вовсе не мой отец, а Ричард Чентри.

— Почему же ты пытался его защищать? Боялся, что в этом замешана и твоя мать?

Фрэд беспокойно заерзал и взглянул в направлении лестницы. На верхней ступеньке сидела Бетти Сиддон, записывавшая что-то в блокноте, лежавшем у нее на коленях. У меня екнуло сердце — это было потрясающе. Она не спала всю ночь, пережила нападение и угрозы человека, подозреваемого в убийстве, и, несмотря на это, думала только о том, чтобы не упустить решение загадки, которую ей предстояло описать.

— Где твоя мать, Фрэд?

— Внизу, в гостиной, с мистером Лэкнером и капитаном Маккендриком.

Мы втроем спустились по лестнице. Один раз Бетти покачнулась и схватилась за мое плечо. Я предложил отвезти ее домой, но она послала меня ко всем чертям.

В мрачной комнате не происходило ничего интересного. Допрос застыл на мертвой точке: супруги Джонсон отказывались отвечать на вопросы Маккендрика, а адвокат Лэкнер объяснял им их права. Они разговаривали, а вернее, уклонялись от разговора об убийстве Пола Граймса.

— У меня есть гипотеза, — вмешался я. — Впрочем, она уже перестала быть только гипотезой. Как Граймс, так и Джейкоб Уитмор были убиты, поскольку открыли происхождение пропавшей картины Баймейеров, которая, кстати, нашлась. — Я показал им портрет. — Я только что обнаружил ее на чердаке, где, по всей вероятности, Джонсон и написал ее.

Джонсон сидел с опущенной головой. Его жена бросила на него взгляд, в котором помимо беспокойства и горького упрека читалось мстительное удовлетворение.

Маккендрик повернулся в мою сторону:

— Не понимаю, почему эта картина так важна.

— Похоже, она принадлежит кисти Чентри, капитан. А написал ее Джонсон.

Маккендрик постепенно осознал значение моих слов. Он повернул голову и стал вглядываться в Джонсона, при этом глаза его раскрывались все шире.

Взгляд Джонсона выражал подавленность и страх. Я мысленно попытался проникнуть сквозь пористую, бесцветную кожу его лица, разглядеть под ней подлинные черты, но трудно было представить себе, что он когда-то мог быть красив, что эти тупые, налитые кровью глаза принадлежали человеку, чье воображение сотворило мир, запечатленный на прекрасных картинах.

Мне даже подумалось, что, возможно, наиболее существенные черты личности Джонсона покинули этот мир, оставив в его душе пустоту.

Видимо, его лицо сохранило какие-то следы сходства с тем человеком, каким он был в молодости, так как капитан Маккендрик спросил:

— Вы Ричард Чентри, не так ли? Я вас узнал.

— Нет. Меня зовут Джерард Джонсон.

Больше он не сказал ни слова, молча выслушав традиционные слова капитана Маккендрика насчет своих прав.

Фрэд и миссис Джонсон остались на свободе, однако Маккендрик велел им явиться в полицию для допроса. Они все вместе втиснулись в полицейскую машину; при этом молодой сержант не сводил с них глаз, держа руку на рукоятке пистолета.

Мы с Бетти остались одни на тротуаре перед пустым домом. Я положил картину Баймейера в багажник своего автомобиля и открыл дверцу, предлагая Бетти садиться.

Неожиданно она отпрянула:

— Ты не знаешь, где моя машина?

— За домом. Оставь ее пока там. Я отвезу тебя домой.

— Я не еду домой. Мне нужно написать статью.

Я внимательно посмотрел ей в лицо. Оно казалось неестественно ясным, словно лампочка, которая вот-вот перегорит.

— Пойдем немного пройдемся. У меня тоже есть дело, но оно может подождать.

Она шла рядом со мной по тенистой аллее, слегка опираясь на мою руку. Старая улица казалась при утреннем освещении красивой и нарядной.

Я рассказал ей сказку, которая с детства засела у меня в памяти. Было время когда мужчины и женщины были связаны друг с другом теснее, чем близнецы, их объединяла общая телесная оболочка. Я признался, что, когда мы с ней находились в моем номере в мотеле, я чувствовал именно такую близость. А когда она исчезла, у меня было ощущение, что я лишился части самого себя. Она стиснула мою руку:

— Я знала, что ты меня найдешь.

Мы медленно обошли квартал, как будто это утро было нам подарено и мы подыскивали место, где могли бы провести его. Потом я отвез ее в город, и мы перекусили в кафетерии «Ти кеттл», испытывая при этом какое-то глубокое удовлетворение, как будто исполняли торжественный обряд.

Я видел, как ее лицо и тело снова возвращаются к жизни.

После этого я отвез ее в редакцию. Она быстро взбежала по ступенькам, спеша к своей пишущей машинке.

XL

Я вернулся в полицию. На стоянке уже стоял пикап коронера, а в коридоре я нос к носу столкнулся с Пурвисом, выходившим из кабинета Маккендрика. Он был красен от возбуждения.

— Теперь уже со всей определенностью установлено, чьи это кости.

— Где?

— В госпитале для инвалидов «Скайхилл», в Вэлли. Он лечился там в течение нескольких лет после войны. Его звали Джерард Джонсон.

— Как?

— Джерард Джонсон. Его тяжело ранило на Тихом океане. Фактически его пришлось собирать по кусочкам. Из больницы его выписали лет двадцать пять назад. Он должен был периодически приезжать на обследование, но больше не появился. Теперь мы знаем почему. — Он удовлетворенно вздохнул. — Кстати сказать, хочу поблагодарить за подсказку. Напомните мне об этом, когда понадобится моя помощь.

— Вы можете кое-что сделать для меня прямо сейчас.

— Ладно. — Казалось, Пурвис немного забеспокоился. — Я сделаю все, что вы хотите.

— Лучше запишите для памяти.

— Я слушаю, — сказал он, вынимая блокнот и авторучку.

— У Джерарда Джонсона в армии был приятель по имени Уильям Мид. Этого Мида убили в Аризоне летом сорок третьего года. Это дело известно шерифу Брозертону из Коппер — Сити. Именно он нашел труп Мида в пустыне и отослал в Калифорнию, где его должны были похоронить. Мне бы хотелось знать, по какому адресу он его отправил и где состоялись похороны. Возможно, понадобится произвести эксгумацию.

Пурвис оторвал взгляд от блокнота и прищурился, ослепленный лучами солнца.

— Но что вы хотите исследовать?

— Причину смерти. Принадлежность останков. Все, что только удастся установить. И еще одно. У Мида была жена. Хорошо бы разыскать ее.